Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я старуха. Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он бедный, а я богатая,
дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою...
Неточные совпадения
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрёне,
дочери купецкой, мысль припала,
Чтоб в знатную войти родню.
Приданого за ней полмиллиона.
Вот выдали Матрёну за
Барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попрёком, что она мещанкой родилась,
А старая за то, что к знатным приплелась:
И сделалась моя Матрёна
Ни Пава, ни Ворона.
— Есть и
дочери, барышни славные! — отвечал садовник, неизвестно почему догадавшийся, что
барон, собственно, о барышнях купеческих и интересовался.
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на
дочери директора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Суров будет побольше, чем от земли до неба? Или, может быть, Пьер замаскированный
барон, граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый Гагенбек? Или у него в Америке есть свой собственный цирк, вместимостью в двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не знали?
Дочь баронессы Нан являлась полной противоположностью ее матери. Худая, тонкая, высокая, почти одного роста с матерью, несмотря на свои одиннадцать лет, юная баронесса походила на покойного своего отца-барона. У нее были такие же белобрысые волосы, худое, тонкое, некрасивое лицо с длинным птичьим носом, тонкими губами и умным, чересчур проницательным для ребенка взглядом маленьких с беловатыми ресницами глаз.
— Тише,
барон, ради бога тише! — проговорил Цвибуш. — Не будем языку давать волю! — Цвибуш с боязнью поглядел на
дочь: Илька сидела и со вниманием слушала
барона, по-видимому, нисколько не стесняясь содержанием и формой его речи.
— Впрочем, этот человек уже наказан! — сказал Цвибуш. — Сильно наказан! Его грехи бледнеют перед той карой, какую он несет! Рекомендую тебе, Илька, графа Вунича,
барона Зайниц. Здравствуйте, граф и
барон! Чего в вас больше, графства или баронства? В вашей чертовски красивой фигуре много того и другого…Вот она, ваша дичь! Моя
дочь отпевает ее.
— Я тебя, старый дурак, спрашиваю, она рассекла тебе губу или не она? — крикнул
барон и ударил кулаком по траве. —
Дочь страдает из-за него, а он шутит! Не люблю шутов!
Первый
барон Зайниц был простой дворянин, женатый на
дочери банкира, выкрестившегося еврея.
Артур и Тереза гуляли долго. Беседовали они о самых обыкновенных вещах, много шутили, много смеялись…О старике-музыканте, его
дочери, мудрых людях и «шарлатане» не было и помину.
Барон не сказал ни одной колкости…Он был любезен, как в былые годы в Вене, в доме Гейленштралей. Когда он проводил Терезу к ее кабриолету, стоявшему недалеко от домика Блаухер, было уже совершенно темно.
— Чья
дочь? Объяснитесь,
барон!
— Вы угадали,
барон, но только отчасти…Да, били, только не ее и не я…Ваше участие к моей
дочери трогает меня, граф! Благодарю!
— Я обидел ее тем, ваше сиятельство, что имею морду, по которой можно безнаказанно бить хлыстом…Она моя
дочь,
барон, а при
дочерях благовоспитанные люди не позволяют себе бранить отцов…
У них была баня, в которой бабушка проводила целый субботний вечер: здесь она мыла головы не только двум своим незамужним
дочерям, а моим теткам, но и самому
барону — своему мужу, а моему деду, которого я по этому случаю считал большим бесстыдником.
В коротких словах она изложила ему план его
дочери и
барона.
Этим завещанием
барон Фридрих, будучи в полном уме и памяти, совершенно уничтожал старое и, в уважение раскаяния и исправления сына, также, чтобы благоприобретенное имение Фюренгофов не могло перейти в другой род, делал Балдуина главным наследником всего своего богатства, движимого и недвижимого, за исключением небольшой части, назначаемой
дочери, оставшейся в живых, и сына умершей
дочери.
— Боже, да ведь это
дочь управляющего Алфимова! — воскликнул
барон Гемпель.
— Прощения?.. А!.. Нет, гордый
барон, нет теперь пощады!.. Пять лет ждал я этой минуты… Говорите: клянусь и повторяю мою клятву отдать моего первенца, когда ему минет год, лекарю Фиоравенти с тем, чтобы он сделал из него со временем лекаря; почему властью отца и уполномочиваю над ним господина Фиоравенти, а мне не вступаться ни в его воспитание, ни во что-либо до него касающееся. Если ж у меня родится
дочь, отдать ее за лекаря… Один он, Фиоравенти, имеет право со временем разрешить эту клятву.
— Добрый вечер,
барон, очень рад!.. Добро пожаловать, полковник, я уже боялся, что по случаю сегодняшнего парада вы не приедете… Очень приятно, ваше превосходительство!.. Где же ваша
дочь? Больна!.. Ах, как жаль…
Сергей Сергеевич, отправив Ирену и проводив
барона, поехал обедать в дом своей старшей
дочери и все свое утреннее раздражение излил в сцене со своей младшей
дочерью, сцене, о которой мы знаем со слов самой княжны Юлии, рассказавшей ее Виктору Аркадьевичу в их последнее свидание у него в кабинете.